[20karana]

Мама вернулась из Карловых Вар.
И привезла мне картину. Она сказала, что эта картина - она по тому наброску. что я некогда показала ей. Я честно говоря уже про него забыла много лет как (как и про то, что я ей что-то показывала), а мама вспомнила. Это так... необыкновенно приятно!

Вот он:
Шел дождь. Старый город казался усталым, плачущим равнодушными от своей запоздалости слезами. Люди бежали, все так же не обращая внимания на горечь и ностальгию, которыми пропитались улицы. При солнце город еще старался показывать свою яркость и необычность, хотя его жители давно привыкли к его красоте, и лишь изредка случайные туристы ослепляли его своими восторгами, так похожими на вспышки их фотоаппаратов. Но сейчас не надо было срывать усталость. Дождь – это передышка. Дождь – это свобода. Лживые краски праздника смываются и видно, насколько стар город, насколько ему все надоело. Играет скрипка. Мелодия разрывает сердце, настолько она пронзительна и невыразимо печальна. Поцарапанный деревянный инструмент в руках у безработного музыканта – единственное существо, которое поняло его, оно было языком города, с его помощью тот пытался объяснить людям свою усталость и попросить покоя… Но люди бежали мимо.
Старый город окружали новые постройки. Ему казалось, что это как искусственные органы, вставленные взамен старых, дабы умирающее тело помучилось как можно дольше. Он думал, что без них умирать было бы намного приятней, спокойнее, его кровь – люди – не бежала бы так быстро по его сосудам-улицам, не давая ему свободно дышать, позволяя ему лишь несколько кратких ночных часов для отдыха. Ему было больно, его тело не выдерживало – и он плакал. Он не наказывал безразличных к нему людей, он не оплакивал свою участь. Просто горечь рвалась наружу, она обрушивалась на людей дождем, впитывалась их зонтами, так и не достигнув их. Ничего уже нельзя было изменить. Старый город доживал свою долгую жизнь. Скрипка звенела теми чувствами, что единственная получила от капель, падающих на ее лакированную поверхность, ее смычок, широкую шляпу скрипача, в раскрытый футляр и на молоденькую девушку, одиноко стоявшую без зонта на площади, с замиранием сердца слушая исповедь скрипки. В этот день старый город понял, что его сердце еще работает, что оно не было заменено во время операции. Что оно стоит сейчас под дождем и слышит его, чувствует его. Город чуть облегчено вздохнул, добавив в дождь какой-то особой легкости, передавшейся с ветром всем его жителям.
А дождь все шел…